Сегодняшние отрывки, дорогие братья и сёстры, которые мы слышим… Ну, красная нить в них понятна. Это – молитва, настойчивость в молитве и как бы… вот эта верность, которая, в конечном итоге, принесёт свой плод.
Действительно – на уровне каких-то таких… ощущений, может быть – даже нашего опыта жизни (или наших близких), иногда это совпадает. Да. Наша верность в молитве. Наша какая-то стойкость вот в соблюдении некоторых правил – да вот, форм молитвы, приносит свои плоды.
Но – не всегда. Да.
И большинство из нас, наверное, сталкивается с тем, что вроде бы… И мы даже сформулировали это внутри своей веры, да, такой простой вещью. «Вот я к Богу обращаюсь, а Он – не отвечает».
И это – такая вещь, в общем-то регулярная. Постоянная. И нормальная. Потому что в нашей голове чаще звучит другой миф. Миф «Молись всё время, и Бог выполнит то, что ты просишь».
Это не так.
Сейчас не будем погружаться в дебри богословия, касаемо того, как может наша молитва влиять на Предвечный Замысел Небесного Отца, и можем ли мы своей ограниченной молитвой, своим ограниченным умом и сердцем как-то влиять на Того, Кто не имеет ни начала, ни конца. Да. И Кто знает всё картину постоянно. Это — вопрос сложный. Да. И если мы остаёмся вот на этом уровне – магическом уровне, да, об этом надо понимать.
В чём разница магии и религии? Все, думаю, более или менее понимают эту разницу. В магии человек уверен, что при соблюдении определённых ритуалов и определённого порядка действий, некие силы обязаны подчиниться. Потому что мы так договорились, да. Потому что: «Вот, например, божество моего племени. Оно нам так передало через наших предков, да. Через все эти поколения до меня. И мои отцы мне рассказали, что, если в полнолуние выходить при стрекоте кузнечиков в поле, да, голым и танцевать танец до пяти утра, и, если ещё будет идти дождь, то кувыркаться через себя, то через такое-то время должны произойти определённые события».
Мы с вами – люди просвещённые. Мы знаем, что дождь в определённых регионах – это означает, что завтра, там, трава пойдёт. Мы все эти вещи уже можем объяснять. Но человек, который подвержен магическому влиянию — он это ещё не умел объяснять. Поэтому, как мог, он общался с этими божествами.
Религия отличается другим. Религия – это свободные отношения двух личностей. Да. По-другому – не бывает. Я – личность. Пусть ограниченная. Пусть с кучей дефектов, да, своих каких-то, исторически сложившихся, и так далее. И другой личности.
Бога.
Который всегда остаётся личностью в общении с нами.
И поэтому наша христианская молитва принципиально отличается от молитвы, скажем так… языческой. Именно тем, что это – диалог. А диалог между двумя людьми всегда допускает несогласие. Несовпадение. Всегда допускает какое-то развитие. В нём нет никакой точки, да. От которой – вот всё. Вот так и есть.
Если такая точка появляется даже в нашей жизни – ну, это конфликт. Мы разрушаем таким образом дружбу. Мы разрушаем таким образом приятельские отношения. Мы разрушаем таким образом даже какие-то очень близкие отношения, да. Отношения любви. Потому что как только в какой-то момент один из нас, один из участников этого диалога, остаётся на позиции собственной правоты и не позволяет, да, чужому мнению (чужому — я имею в виду другого человека), войти в эти отношения – ну всё. Тупик. Да. Потому что существую только я. И перестаёт существовать передо мной другой человек.
Мы это все на своём опыте проходим.
С Богом, дорогие братья и сёстры, ровно та же самая беда. Мы приходим к Нему. У нас есть набор молитв. Есть набор практик. Точно временных, потому что большинство из того, что мы сейчас молимся, в истории довольно новое. Это надо тоже понимать. Розарий – это XII век.
Это – просто осознавать надо, да, эти вещи. Мы – люди, живущие в истории.
Месса в её нынешнем виде, это – семьдесят лет. Да. Хотя традицию, конечно, можно проследить. Но поверьте – Карл Великий не узнал бы эту мессу, как свою мессу. С первого раза, да. Потому что она очень сильно отличается. Он бы очень удивился, что мы молимся Розарий. Потому что для него эта практика неизвестна. Это не значит, что она обесценивается, да. Но для него она была неизвестна.
И мы вот имеем этот набор. И зачастую ограничиваемся в нём. Считая, что, выполняя этот набор, что-то будет складываться.
Нет.
В сегодняшней притче есть отношения. Судьи неправедного и этой вдовы. Нам, кстати неизвестно… Почему-то я читал толкования – везде говорится, что это – несчастная старушка. Может быть это – молодая женщина, которая потеряла своего мужа-офицера, да. И поэтому она так уверенно к этому судье идёт. Потому что всё равно знает, что своего добьётся. Да. Как бы – Иисус не ограничивает наши представления о том, как это было.
И это – происходит диалог. Она – настойчиво требует своего: защиты и покровительства. Судья – отлынивает, в конечном итоге – соглашается и действительно защищает её в каком-то месте. Делает ли это её счастливой – не знаю. Наверное — нет. Счастье не зависит только от ограничивания каких-то внешних обстоятельств.
Но происходит вот этот диалог. Иисус завершает его странной вещью. «Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на Земле?»
Это – очень большой вызов для каждого из нас, дорогие братья и сёстры. Потому что весь опыт наших молитв, наших вот этих практик, которые мы практикуем, да, которые мы используем в своей повседневной жизни, должен вести нас к возрастанию в вере.
А вера проверяется только одним — мои жизненные выборы.
Те поступки, которые я совершаю в жизни. Да. Не спонтанные там вот, какие-то хаотичные. А мои, определяющие меня, поступки. Моё отношение с моими близкими. Моё отношение с моей работой, да. Моё отношение как-то глобально к тому, что я со своей жизнью делаю.
Оно определяется верой, или нет?
Оно определяется Евангелием?
Оно определяется примером, и подвигом, и взглядом Иисуса Христа, или нет?
Вот на что мы должны отвечать.
На что мы должны обращать внимание.
На что мы должны действительно внимательно смотреть.
Наши практики сами по себе не дадут ничего. Если мы отделяем, да. Об этом часто я говорю (да и все говорят).
Как только мы разделяем эти два момента. Как только мы домолились Розарий и тут же пришли на кухню и начали поливать грязью там… кого-нибудь из близких – ну значит это было что-то странное, да. Можно поговорить там с психологами, социологами, почему мы забиваем время какой-то религиозной практикой. Об этом куча написано, и не всё это ерунда и антицерковная литература.
Об этом написано много всего. Можно поискать.
Действительно — после молитвы должна углубляться вера. На это можно потратить всю свою жизнь. Ну, точнее – придётся потратить всю свою жизнь, до самого конца. Да. Потому что нет такой точки, в которой бы мы сказали: «Я – верующий человек».
Но мы так говорим. Аккуратнее. Это – очень нестабильное состояние. Как и состояние неверующего человека – оно очень нестабильно. Завтра он может оказаться верующим. И наоборот.
Быть в смирении. Быть в тишине перед Иисусом Христом. И действительно – дать ему как-то работать в нашей жизни на глубине. По-настоящему. Да. Не полчаса с чётками в руках. Не полчаса удобных молитв, которые мы сами себе назначили. И такие: «Мы в таком благочестии!»
Даже не месса, дорогие братья и сёстры. Если мы – каждый из нас, всё ещё думает про себя, что это – воскресная обязанность, значит надо что-то пересматривать. Да. Христиане до X века не называли мессу обязанностью. Ну – они не думали, что это станет обязанностью. Это был праздник, на который они шли.
Если же мы каждое воскресение просыпаемся и «едем, потому что так – должно, а то потом придётся идти на исповедь», да, опять же – «придётся» идти на исповедь, нам стоит задуматься, что с нами не так происходит. Да. Почему радость и возможность приступить к Божьему Алтарю вдруг стала для нас только «обязанностью». Только ответственностью, неизвестно кем придуманной, да. И навязанной на нас сверху, только потому, что мы – крещённые.
Мы должны двигаться дальше, дорогие братья и сёстры. И вот это движение всей нашей жизни – это и есть наша миссия.
Миссионер – это не только человек, который уехал куда-то, в далёкие страны, где идёт война. И там его убили через год. И мы до сих пор не знаем, где он. Да. За прошлый год – человек двадцать, наверное, священников просто пропало. Мы до сих пор не знаем: они там живы – не живы. Вообще – кто их похитил? Куда? Зачем? Никто ничего не требует. Ну, скорей всего, они мертвы…
Но, тем не менее, это – одна из форм миссии. Радикальной. Видной другим. И так далее.
Есть миссия проще. Наша миссия к самим себе.
Возрастать в вере.
Не останавливаться, да. Кто стоит – как… ну… мертвые. И не меняется, да. Мёртвые лежат там… Хотя они тоже меняются…
Человек призван к движению. Человек призван к тому, чтобы идти этим путём за Иисусом Христом.
Это называется – вера.
Когда моя жизнь сообразуется с Ним.
Когда моя жизнь сообразуется с Его учением, передаваемым через Церковь.
Когда я действительно готов открыть своё сердце на эту борьбу… Зачастую – конфликт. Неприятие. Вечный вопрос: «Давай, расскажи, да, Богу». Это – нормально. Это – позволительно. Это – не является каким-то бунтом против Бога.
Но если вера становится чисто внешней вещью, навязанной нам… Ну, можно так прожить. Можно. Даже это – не худший способ.
Но очень узко.
И душно.
Пусть, дорогие братья и сёстры, Господь неустанно открывает наше сердце на то, чтобы мы действительно стремились быть Его учениками. Стремились быть рядом с Ним. Сообразовали нашу жизнь с Его учением.
Оно не всегда будет получаться. Для этого есть исповедь, да. Прийти и сказать: «В моей жизни что-то не работает». Это и есть вера.
Это – есть вера.
Быть же совершенным, красивым в глазах людей и таким идеальным… Господь сделал одну милость – мы не видим сердце каждого человека, да. Поэтому – внешне-то мы можем соблюдать. Господь призывает к тому, чтобы это было правдой.
о. Денис Марчишин, 20.10.2019
